— Ну… что ж ты?
— Я испугалась и убежала.
— Эх ты! Надо было подать первую помощь раненому. Он бы, может, открыл перед смертью тайну своего происхождения или клад. А со мной тоже, когда я шел от репетитора, какой случай был! Иду это я, значит, иду… Иду себе и иду.
— Ну? — нетерпеливо дернулась Маруся. — Что ты все идешь да идешь…
— Так не сразу же я перелетел. Тихо себе шел. Вдруг, на углу какой-то улицы… я уж позабыл, какой… смотрю, экипаж и три господина, роскошно одетых, тащат к экипажу даму с завязанными ртом и глазами. «Негодяи! — вдруг загремел я. — Оставьте вашу жертву!» Тут выскочили еще двое сообщников, выхватили сабли и давай меня рубить… Я потерял сознание. Добрый дровосек нашел меня, положил на тележку и доставил домой…
— Постой, — ехидно сказала Маруся. — Ведь это сегодня было?
— Ну так что ж, что сегодня!..
— А где ж твои раны, где кровь?
— Ну, это были такие раны… сухие.
— Что значит — сухие? Что ж, ты к ним промокашку прикладывал, что ли?
— Давай лучше что-нибудь другое делать, — предложил Боря, стремясь замять невыгодный для него разговор. — Эти приключения — глупости. Ты знаешь, что я собираюсь сделать? Придумать новую религию!
— Борька! — всплеснула руками Маруся, округлив от ужаса серые глаза. — Борька! Ты с ума сошел?! Ведь это грешно!..
— Почему грешно? Я придумаю свою религию, и мы с тобой будем в нее веровать, а потом ты уговоришь своих девочек, я своих мальчиков — и все мы будем веровать… Зато мы будем известны: «Кто придумал эту религию? — Борис и Мария Скобцовы!»
— Значит, мы уже в церковь не должны ходить?
— А? Ну, почему же… Изредка можно зайти на всякий случай. А вообще… Мы будем дубу поклоняться!
— Как дубу? Какому?
— Обыкновенному. Я недавно читал, что главное — это природа, а что Бог это… такая… условность. Вот, значит, я и сочиняю себе новую религию…
— Неужели ты, Борька, не боишься? (В глазах ее застыли страх и тайное восхищение перед грозным, шагающим через все препятствия братом.) А молитвы у тебя будут?
— Будут. Я сейчас сочиню молитву дубу.
— Дубовая молитва, — неожиданно сказала Маруся и рассмеялась.
— Боже, какие вы девчонки пошлые, — поморщился Боря. — Вот возьму нарочно и сочиню молитву дубу!
Он взял четвертушку бумаги и, скривившись от неудобной позы, принялся писать:
— Новая религия Бор. Скобцова. Молитва дубу. «О, могущественный и прекрасный… Помяни раба своего на небесах, в водах и под землею»…
— Что ж ты, — заметила, поглядывая через его плечо на бумажку, Маруся. — Хвостик из второй заповеди украл.
— Ну, одним словом, это еще нужно разработать…
— А ты знаешь, о чем я думаю?
— Ну?
— Хорошо бы открыть новую страну!
— Как же ты ее откроешь?
— Ну, как обыкновенно все открывают!
— Открывают так: едут и едут все время, пока не наткнутся на землю. Потом смотрят в карту: есть такая страна на карте? Нет. Ну, значит, мы ее и открыли.
— Вот и мы так откроем.
— Да ведь мы не едем.
— Фу, какой ты нудный! Возьмем карту и посмотрим: что еще не открыто.
— Да ведь что на карте, то уже открыто, а что не открыто — того не может быть на карте.
— Ну… остров-то может быть среди океана? Неоткрытый. Может?
— Это другое дело.
Деловито разворачивается атлас Ильина. Оба, сгорая от того острого чувства, которое ведомо только исследователям и авантюристам, наклоняются над картой.
— Вот это что? Тихий океан. Вот смотри, сколько тут пустого моря… Не может быть, чтобы тут не было острова. Дай-ка карандаш… Я сейчас нарисую.
На карте появляются прихотливо изрезанные очертания острова. Посредине пишется: «Остров Св. Марии»… И после некоторого колебания добавляется: «Скобцовой».
— Да разве ты святая?
— Ничего. Это так на островах всегда пишется.
— А вот тут — смотри — сколько пустого моря. Тут целый архипелаг должен быть. Дай-ка карандаш. Я сделаю.
Широкая мужская натура перещеголяла робкую девичью. Целый архипелаг пестрил на беспредельном морском просторе.
Написано и утверждено: «Скобцовские острова».
Остров Св. Марии перед ними такой жалкий, будничный, что ревнивое сердце не выдерживает:
— Боря!
— Ну?
— Я новый ликер изобрела — знаешь?
— Из чего?
— Пойди отлей из буфета стаканчик водки и сахара принеси. Я сделаю.
Новая забота поглощает отважных исследователей.
В принесенный стакан водки насыпается сахар. Потом Маруся, после краткой, но тяжелой борьбы, вынимает из-под подушки апельсин и выжимает его туда же. К апельсинному соку присоединяются лепестки сухой розы из книжки и кусок ромовой карамели.
Обсасывая выжатую апельсинную корку, Боря задумчиво глядит на помутневший стакан и говорит:
— Положи кусочек кармину для цвета. Красный ликер будет.
— Я и сама думала, — ревниво возразила Маруся, не желая уступать чести своего изобретения.
Мутно-красная смесь пахнет ромом, апельсином, розой и вообще черт знает чем.
— А ну, дай попробовать… Ой, вкусно!
— Постой… Оставь и мне. Я сделаю таких сто бутылок, наклею ярлычок «Ликер Чудо Роз — фабрики Марии Скобцовой» и буду продавать. Вот сейчас и ярлык сделаю…
— А знаешь, так можно очутиться знаменитой. Дай еще глоточек.
— Ну, это свинство! Ты почему языком карамельку вылавливаешь?! Пусть тает.
В комнату вошли отец и мать Скобцовы… Усталая печка уже перестала трещать, прикрылась теплым пеплом, как одеялом, и задремала. Честные, добродушные часы, наоборот, бессонно и бодро несли свой однотонный вековечный труд. На сложенных руках мирно спали за столом две отяжелевшие головки: коротко остриженная темная и кудрявая, сверкающая жидким золотом.